Осознание, что все было кончено, пришло ко мне только когда шасси самолёта коснулось полосы на родной стороне. Мысль, что его может не быть больше никогда, да и не будет, в моей жизни, застала меня врасплох и заставила оцепенеть посреди трапа самолёта, будто я забыл какую-то ценную вещь в номере отеля и обнаружил пропажу только по возвращению домой…
Но ценную вещь можно купить заново, в конце-концов смириться с тем, что её больше никогда не будет и её уже может найти кто-то другой, становясь счастливым новым обладателем. Но я не хотел что-то новое и тем более не хотел, чтобы кто-то нашёл и обладал тем, что я потерял там. Кого я потерял там.
Но дни шли, и ощущение утраты притупилось, превращаясь в назойливую головную боль, которая никак не проходила, чем не лечи. Прошло еще недели две и боль ушла, оставляя просто безразличие ко всему и потерю аппетита к жизни. Невыразимая тоска, которая меня порой охватывала, причиняла буквально физическую боль, но я старался по старой привычке отложить эти все чувства куда подальше. Я работал, я улыбался новым знакомым, я старался снова влиться в былое устоявшееся русло, я жадно хватался за новые тексты, но терпел крах раз за разом, вчитываясь и задумываясь над текстами Берни, будто бы примеряя их на себя.
Топин писал строки в честь своей новой любви, которую он нашёл в Америке, а я… Сочинение новых музыкальных решений, которые раньше давались мне в считанные часы, растягивались и затягивали меня снова в какую-то липкую пучину бездумного созерцания в одну точку.
Дика безумно бесило моё состояние, на которое жаловались некоторые сотрудники, работающие со мной, и которое он заметил и сам, поэтому волевым решением выгнал меня на пару дней в отпуск, чтобы я пришёл в себя и стал снова бесить его, но уже своим энтузиазмом и упорством.
Конечно же, самый большой удар моего нового состояния принял на себя мой песенник. Берни пытался меня разговорить, пытался что-то понять из моих каких-то слов, ища в них отсутствующий двойной смысл, даже пытался заставить разозлиться на него, чтобы в порыве ярости я высказал все, но меня лишь хватило на демонстративное хлопанье дверьми нашей общей комнаты перед его носом.
Я бы мог поделиться своими мыслями и подозрениями насчёт своего унылого состояния, я прекрасно понимал, хоть и не хотел принимать причину всего, но я не счёл нужным говорить о том, что вряд ли мог исправить. Джон никогда не вернётся и точка, и нечего тут грузить кого-либо не пойми чем. Тем более счастливого в своих новых чувствах друга.
Но последней каплей для Топина стала, как он выразился, «истошно тоскливая» мелодия для действительно зажигательного текста. Крайне пережатый и плаксивый фальцет, которым я пел веселые куплеты, заставили домочадцев задуматься, а не свихнулся ли я. Терапию посоветовал Дерф, как всегда весьма проницательный в таких вещах, поэтому вечером мы с Берни отправлялись на концерт в местном заведении, которое я всегда обожал и возвращался оттуда веселым и вдохновленным.
– Тебе стоит просто сегодня расслабиться, ладно? – Берни ловко подтолкнул меня к нужному пустому столику, не смотря на то, что к вечеру почти все места были уже заняты, а музыканты готовились к выступлению. Здесь я и правда немного взбодрился и, когда занял своё место, решил хоть немного осмотреться, не преследуя цели найти кого-то знакомого.
– Добрый вечер. Что желаете?
Весь обзор мне закрыла симпатичная девушка-официантка, поэтому я уставился в карточку с меню и выбрал первое, что попалось на глаза. Берни был более щепетилен в выборе, он же и заказал нам немного выпивки, хотя я был безумно против.
– От бокала вина еще никто не умирал, – настоял на своём песенник и подсунул мне текст песни, над которым я дома уже два дня заунывно стонал. – Ты должен её сделать. Я чувствую, что это именно та вещь.
Берни боялся, что я выйду из строя, что я просто накроюсь медным тазом и ему придётся или писать «в стол» или искать нового Элтона Джона. Я прекрасно понимал его, но мог только пересилить себя и дать ещё один шанс нам с наброском. Я хмыкнул, подняв лист, видимо, думая, что под другим углом я лучше проникнусь в написанное. И правда, я будто что-то почувствовал, едва уловимое, чьё-то присутствие. Муза? Неужели? Оторвав глаза от строк, я ощутил как похолодели мои ноги, а живот безумно скрутило. Я рехнулся или ...?
– Ты чего? Что там?
– Все, все нормально.
Я поспешно отвернулся, почему-то надеясь, что он не заметил меня – я абсолютно в ужасном виде для такой встречи!
– Текст отличный, Берни, – пробубнил, нервно наспех поправляя волосы, желая выглядеть не так плачевно, как есть. «А если он и правда не заметит? Что тогда?» Взгляд будто сам упал на красивый рояль: «Тогда я сыграю!»