Фредерик никогда не любил собак с той же страстью, какую он питал к кошкам. Если кошки завораживали его своей грациозной невозмутимостью и умением одновременно быть домашними и ходить гулять куда угодно, то собаки были эталоном преданности — и это король, безусловно, ценил. Дворцовые гончие были выдрессированы безупречно. Еще ребенком Фредерик наблюдал, как Джон, опытный собачник, выросший при дворе и присматривающий за собаками, натаскивает их слушаться жестов и загонять добычу. В то время принц проникся уважением к этим умным животным, и иногда приходил к ним погладить — но часто и долго этого было делать нельзя, Джон запрещал.
С отцом на охоте Фредерик видел, как быстро и точно они загоняют добычу. Как они умеют работать вместе с людьми, зная, куда надо бежать, чтобы стрелкам было удобно подстрелить зайца или косулю. Загонная охота был одним из любимых развлечений при дворе — это было куда веселее, чем стрелять уток, и позволяло продемонстрировать королю и принцу свои способности. Выделиться, принести добычу своему правителю — прямо как собака.
Фредерик не очень любил бывать на таких охотах, ему не нравилось стрелять, он с большим удовольствием устраивал пикники и красивые прогулки в лодках на озере с вкусным вином и изысканными закусками, но в какой-то мере поддавался влиянию двора. Да и собак надо было выпускать, они не могли сидеть в своем загоне постоянно, лишенные возможности как следует побегать по лесам и размять лапы.
Через несколько дней после первой ночи с Брайаном Фредерик, как и обещал, организовал такую прогулку с собаками, чем несказанно обрадовал всех придворных. Это была даже не охота, просто выезд, чтобы двор повеселился. Выезжали далеко не все, подавляющее большинство, разумеется, были мужчины, но и особенно бойкие дамы, любящие верховую езду, принимали участие в таких развлечениях. Фредерик отмечал, что некоторые из них ездят даже лучше бывалых охотников, с легкостью и изяществом держась в седле. Этим отличался и лорд Мэй. Сам по-себе выглядящий легким, с развевающимися кудряшками (Фредерик теперь знал — они пахнут смесью ароматных трав), он смотрелся великолепно на своем любимом коне, которого предпочитал чистить и седлать собственноручно. Короля трогала такая забота — Брайан был добрым человеком, и Фредерик невольно чувствовал к нему такое доверие, коего многие придворные не смогли бы добиться и за годы общения с королем.
Они мчали через лес под заливистый лай собак. Брайан был по левую руку от короля в отличие от прошлого раза, когда на пикнике они едва ли пересекались взглядами. С того дня Фредерик решил, что больше не собирается держать Мэя так далеко от себя. Прошедшие ночи утвердили его в этом решении, и король с удовольствием наблюдал рядом с собой Брайана, который иногда слегка перегонял его, давая своему коню разогнаться. Вдалеке слышался лай собак, но вскоре он затих — Фредерик вскинул руку, чтобы все перешли на медленную рысь, и направил свою лошадь по тропе к небольшому овражку — оттуда в последний раз он слышал лай. Обычно тишина означала, что собаки что-то нашли — они, натасканные на загон, могли и не сдерживать собственных инстинктов после долгого пребывания в загоне. Они обнаружились возле оврага под кустом — все еще на подходе слышали приглушенный писк, глухой рык и шелест листьев. Одна из собак остервенело трепала пойманного барсука, держа его за шею, пока тот дергал задними лапами уже из последних сил и пытался вертеть полосатой мордой. Белые полоски окрасились розовым, трава под зверем была красной от крови — видимо, схватка продолжалась уже довольно давно. И у барсука не было ни единого шанса против гончей.
— Рут! Фу, — прикрикнул Фредерик, и гончая заставила себя разжать челюсти, позволяя обессиленной тушке шлепнуться на мокрую от крови траву. Барсук бы убежал, но сил у него не было — он обмяк, бестолково подергивая лапами.
— Он уже не выживет в лесу, — король выдернул из-за пояса острый тонкий кинжал. Один точный удар — и все мучения будут прекращены. Фредерик спешился, направляясь к фыркающему от боли барсуку, который попытался перевернуться со спины на живот, но не смог. Так и лежал, дергаясь, и мотал длинной мордой, вздрагивая и не сводя взгляда темных глаз-бусинок с приближающегося к нему человека.

Фредерик тоже не особенно любил охоту, но ничего страшного в убийстве зверей не видел. Они этим жили: охотились и подавали к столу зайчатину. Или куропаток. Или прекрасное оленье мясо, такое нежное, если его правильно приготовить. А из безупречных мехов они делали воротники — лисы прекрасно на это годились. Ими подбивали плащи, потому что просто войлок был слишком холодным по зиме. Из барсуков вот тоже получались замечательные бело-черные оторочки. И это уже не говоря о горностаях, без которых королевская мантия уже будто бы и не была королевской. Словом, король понимал, что животных, которых они разводят в угодьях, надо беречь и охранять от хищников — из шерсти овец получались идеальные одеяла, которые не давали замерзнуть холодными ночами, а курица была главным блюдом не только в мясных блюдах, но и при создании выпечки — яйца королевских кур были крупными, красивыми, все как на подбор. Этого барсука убивать не планировалось — Рут, долго сидевшая в загоне, просто не справилась со своими охотничьими чувствами. И король ничего страшного в этом не видел, потому что шкурка пошла бы кому-нибудь на воротник… Но лорд Мэй, тут же соскочивший с коня, внезапно переменил все планы. Фредерик удивленно взглянул на него, явно разозленного и расстроенного открывшейся картиной, и даже ничего не сделал, когда Брайан сорвал с себя плащ и принялся закутывать в него полуживого барсука. Остальные придворные с не меньшим удивлением наблюдали за тем, как лорд негодует, пытаясь завернуть тушку так, чтобы довезти до дворца целой и невредимой… Насколько это возможно вообще в том состоянии, в котором пребывал барсук.
— Он сейчас что, пытался спасти барсука? — спросил кто-то из свиты, когда вдали стих стук копыт по земле. — Или просто хочет себе шкуру?
Фредерик снова сел в седло, потерев переносицу. Действия фаворита выбили из колеи. У него были разные любовники, и все со своими особенностями, но защитника лесных зверей у него еще не бывало… И что теперь с этим делать, Фредерик не знал. И надеялся, что Брайан потом ему объяснит, какого черта сейчас было.
А среди придворных уже вовсю делали ставки, выживет барсук стараниями лорда Мэя, или нет.
Король даже не сомневался, что Брайан поставит его на все четыре лапы, и животина удерет в лес, как только сможет ходить и отойдет от потрясения. Гончая виновато трусила рядом с лошадью короля, больше не отбегая на большое расстояние — понимала, что хозяин не был доволен. Они сделали небольшой кружок, вернулись в изначальную точку, откуда начали прогулку по лесу, и в конце концов направились во дворец.
Тем временем, там разворачивалась целая спасательная операция с легкой руки Брайана. Марта, девочка с кухни, притащила деревянный ящик с опилками, чтобы можно было уложить на них раненого барсука. Она, как и остальные, не особо понимала, что происходит, и почему именно эту животину надо спасать, но послушно помогала лорду устроить ее со всеми удобствами. Старый конюх предложил поместить барсука в одно из пустующих стойл — туда лорд сможет приходить, когда будет заниматься с конем, и там мальчишки с конюшни позаботятся о том, чтобы у барсука была вода и еда. Конюх, правда, тоже не понимал, что за блажь ударила в голову молодого лорда — в королевском дворце выхаживали только гончих, напоровшихся на ветку, да коней, которые во время прогулок могли подвернуть ногу. С живыми барсуками никто при дворе дела не имел.
— Мы можем промыть и перевязать ему раны, лорд Мэй, и напоить отваром, чтобы силы появились, — говорила одна из кухарок, которая собирала травы, сушила их и делала напитки, которые некоторые придворные называли колдовскими; на деле же она просто унаследовала старинные бабкины рецепты, которыми та лечила в своей деревне.
Король не тревожил лорда до самого вечера. Он вернулся и сразу направился к себе — дела страны не ждали — хотя ему хотелось пройти в конюшни и потребовать от лорда объяснений. Конюх рассказал все — он помнил Фредерика еще ребенком, и ему не требовалось особенного разрешения, чтобы подхватить под уздцы королевского коня и дождаться, когда Фредерик спешится.
— Лорд Мэй приехал в очень скверном расположении духа! Он не рассказал, что произошло, но потребовал утроить барсука со всеми удобствами и лечить! Не знаем, что и думать…
— Пусть лечит своего барсука, — со вздохом откликнулся Фредерик. — Когда закончит с ним возиться, пусть поднимется ко мне. Просто передай это ему, Джон, — он мягко хлопнул конюха по плечу. — И постарайся не расстраивать. Этот барсук какой-то чертовски удачливый.

Эта история с барсуком не выходила из головы до самого вечера. Фредерик искренне старался сосредоточиться на дипломатической переписке и отогнать от себя эпизод в лесу, но не мог. Он впервые видел лорда Мэя таким возмущенным; если бы крик поднял один из скандальных придворных, которому вдруг вступило в голову защитить лесного зверя, то король бы понял мотивы. Но Брайан никогда не хотел привлекать к себе лишнего внимания, и вся эта необходимость придворной жизни скорее тяготила его, чем приносила удовольствие. Там, в лесу, он сделал усилие над собой, чтобы закричать, слезть с коня и потом кутать на глазах у всех полуобморочного барсука в собственный плащ.
Позже, в покоях, Фредерик устало потягивал вино и пытался расслабиться. До него доходили слухи, что лорд Мэй все это время просидел на конюшне, баюкая барсука, и отказывался уходить оттуда даже просто чтобы помыться или поесть. Прислуга, суетившаяся рядом, поначалу была сбита с толку. Они глазели квадратными глазами, перешептывались, а потом потеряли интерес — и своих забот было по горло. Теперь лорд Мэй совершенно точно подтвердил звание «странного» в кругах не только придворных, но и среди прислуги. Короля это не волновало. Он рассеянно поболтал в кубке вино, размышляя о том, насколько правильный выбор сделал, и не обернутся ли потом эти выходки лорду Мэю неприятными последствиями.
Он не был зол на своего фаворита. Он был заинтригован и чуточку раздражен — до сих пор чувствовал себя ничерта не понимающим идиотом. И то, что остальные тоже ничерта не поняли, его не успокаивало. Что-то было в этой кучерявой голове, что-то такое, что определенно отличало его от всех остальных людей, которых Фредерик когда-либо знал. И хотелось докопаться, вытащить наружу все, о чем Мэй думал и чем руководствовался, потому что королю было не все равно — он жаждал убедиться, что не ошибся с выбором фаворита, и сцена в лесу — это не просто капризная блажь, ударившая в замутненную своим новым положением голову.
Брайан появился на пороге личных покоев совсем скоро. Лихорадочный блеск светлых глаз выдавал его волнение, как и едва заметно подрагивающие руки, но голос звучал совершенно спокойно. Фредерик поднялся из обитого бархатом кресла и подошел к столику, где стояла бутылка вина. Оно тихо зажурчало в кубок, который король поднес лорду. Ладонь мягко надавила между лопаток, подталкивая Брайана к двухместному диванчику на резных ножках.
— Знаешь, еще никто и никогда не заступался при мне за лесных зверей, — задумчиво произнес наконец Фредерик, усаживаясь обратно в кресле. — Сколько я себя помню, я охотился с отцом. И преподносил самые лучшие шкуры в качестве даров, — он сделал пару глотков вина. — Некоторые предположили, что ты просто хочешь забрать себе полосатую шкурку, но я ведь знаю тебя достаточно, чтобы понимать, что ты руководствовался чем-то другим. Для тебя важно вылечить этого зверя, лорд Мэй? А для меня важно понять тебя. И если кроме этого барсука для тебя важен и твой король, то ты объяснишь мне, — темные глаза испытующе и с любопытством. Фредерик не скрывал своего интереса, он его подчеркивал. Почти так же он садился за стол переговоров, когда приходилось иметь дело с послами соседних королевств. Никакой агрессии, лишь готовность к диалогу. И пусть порой эти переговоры завершались тем, что послу приходилось уносить ноги и докладывать своему правителю о «непримиримых расхождениях», чаще всего разговор оканчивался миром. Иногда даже взаимной симпатией.
— Не так давно я размышлял над тем, чтобы подарить тебе прекрасный лисий воротник, чтобы тебе не было холодно гулять со мной по саду, — добавил король. — Но теперь я и не знаю, — он чуть улыбнулся и вопросительно взглянул на лорда. Если это действительно ненормальное сочувствие лесным зверям, то Брайан мог бы отреагировать… неоднозначно. С другой стороны, наверняка в его сапогах есть мех — без него особенно холодными днями было невозможно ни ездить на лошади, ни просто гулять. Как все это уживалось в одном человеке, король не представлял. Какие еще тайны хранит в себе личность лорда Мэя? И что еще из принятого при дворе он не приемлет? И насколько готов поступиться собственными принципами, чтобы быть рядом со своим королем?..

Фредерик невольно улыбнулся, слыша протест против лисьего меха. Ну, как-то так он и думал, когда понял, что Мэю искренне хочется сделать так, чтобы барсук снова бегал по лесу и чувствовал себя хорошо. Между тем, лорд Прентер прибил бы зверя первым, а потом нашел лучшего мастера по выделке кожи, чтобы сделать нечто особенное для себя или короля. Все остальные, вплоть до некоторых дам, сделали бы то же самое. Любой мог позволить себе купить шкуру, а потом заказать из нее красивое изделие, но ведь всегда эффектнее, преподнося подарок, сказать, что сам добыл шкуру в лесу.
Брайан нервничал, негодовал и всячески протестовал против всего того, что нормальные люди делают с пойманными животными. Фредерик с интересом наблюдал за ним и внимательно слушал, гадая, откуда же в лорде Мэе столько сочувствия к зверям, особенно если с детства его отец ездил на охоту. И наверняка обучал любимого сына стрелять уток, а над камином у него вполне может висеть шикарная голова оленя с большими ветвистыми рогами… Не считая многочисленных шкур, которые давали тепло и уют. Фредерик знал, что его отец любил выезжать с Гарольдом Мэем на охоту в дни бурной молодости, и всегда очень гордился трофеями, полученными с ним в те дни. Кто бы мог подумать… Или это просто юношеский бунт перерос в твердое убеждение?
Когда Брайан сел обратно на диван и опрокинул в себя остатки вина, король подлил ему еще немного. Мэй нервничал, волновался по поводу своей выходки и заодно — из-за несчастного барсука, который мог еще и не выжить. Собака сильно его потрепала, крови на траве было много. Если бы не Брайан, он бы умер совсем скоро.
— У меня и в мыслях не было отсылать тебя из дворца, — выслушав все, ответил Фредерик. — Я просто хотел понять, что тобой двигало там, в лесу, — он помолчал, сделал еще глоток вина и посмотрел на лорда. — Но я не могу остановить охоту и не выезжать на нее. И не могу запретить людям выделывать шкуры животных. В королевских угодьях много овец, и из овечьей шерсти делают пряжу, а потом ткут теплые полотна, чтобы шить одежду. Овцы точно не страдают, — король улыбнулся. — Но еще есть войны, где люди убивают друг друга. И я буду убивать, если будет вероятность, что кто-то угрожает моей стране. Как ты отнесешься к тому, если вдруг однажды твой король будет вынужден отправиться на войну? — мягко спросил Фредерик. В их мире, полном опасностей извне и — да что там — опасностей, которые подстерегали во дворце, человек невольно должен был быть жестоким. Не настолько, как в одной далекой восточной стране, где правитель немедленно после восхождения на престол убивал всех своих братьев, но все же. Фредерик готов был подписать смертный приговор любому, кто покусится на чужую жизнь, а если надо, то и собственноручно положить конец злодействам. Не зря ведь они с Роджером тренировались так много.
Король поднялся из кресла, шурша тяжелой тканью расшитого золотистой нитью халата, чтобы сесть рядом с Брайаном, и поймал его подбородок рукой, заставляя посмотреть на себя.
— Ты ведь не будешь считать меня чудовищем, если мне придется убить кого-то, чтобы спасти жизни других, лорд Мэй? — спросил он , надеясь, что Мэй не будет читать ему лекции о милосердии. Это уже делал пастор, который в детстве часто повторял тогда еще принцу собственные проповеди, от которых Фредерик зевал и изо все сил пытался не казаться совсем уж незаинтересованным.
Брайана хотелось успокоить. Тот нервничал, и Фредерик потянулся к нему, чтобы оставить на тонких губах несколько медленных, почти целомудренных поцелуев, показывая, что он не злится. 
— Знаешь, теперь ты при дворе будешь известен не только как звездочет, но и как защитник лесных зверюшек, — король вспомнил реакцию придворных. — Ты бы видел их лица. Ты бы видел мое лицо, когда ты уехал. Кажется, ты вляпался в целую кучу сплетен, мой дорогой, — со смешком добавил король. Но это было отчасти и хорошо: занятые обсуждением, почему Брайан спас несчастного барсука, вряд ли у кого-то возникнут мысли, что у короля с этим человеком особенные отношения.

Брайан рассуждал разумно. Фредерик не хотел бы долго объяснять ему о своем долге перед подданными и о необходимости защищать границы — это было ни к чему. Таким, как лорд Мэй, об устройстве мира рассказывали с детства, а Гарольд нанял ему лучших учителей — это король видел и без подтверждений, просто наблюдая за тем, как Брайана тянуло к наукам, охоту к которым ему не отбили. Будь учеба для него в тягость, и Мэй в жизни больше не подошел бы к книгам, как большинство придворных. Но он проводил в библиотеке больше времени, чем даже некоторые мудрецы, жившие при дворе в качестве советников — они помогали еще отцу и питали искреннюю страсть к древним знаниям.
— А если так случится, ты будешь писать мне письма? — Фредерик улыбнулся, больше заигрывая, чем спрашивая серьезно — человек по натуре мирный, пусть и вспыльчивый, он не желал никуда вести войска и тем более — бросаться в пыл битвы. Хотя был готов защищаться и защищать, как того требовал долг. Точно король знал одно: случись что на границах, Брайана он с собой не возьмет. Не потому что тот не сможет взять меч в руки или стрелять из арбалета, а потому что не захочет, чтобы Мэй видел… это все. Сберечь его казалось одной из важных личных задач.
Впрочем, сберечь его от сплетен придворных Фредерик не мог. О, он представлял, как пойдут слухи о том, что лорд Мэй слишком чувствителен и, наверное, никогда не бывал на охоте. Почему? Он, наверное, и не умеет стрелять? И не способен загнать кролика? Не говоря уже об утках на болотах. Неужели ему интересны только книги? Зачем тогда король все еще держит его при дворе? Наверняка не хочет лишать сына друга своего отца возможности черпать знания из тех редких фолиантов, что хранятся на полках королевской библиотеки. Это было безобидное и логичное объяснение, которое не затрагивало толком ни Брайана, ни Фредерика, и не несло пикантных подробностей. Постоянно судачить о мудрецах придворным было неинтересно, да и Мэя сплетни не пугали. В отличие от лорда Прентера, он не получал от них удовольствия.
Король с улыбкой взял бокал, отмечая, как Брайану идет хозяйничать в его личных покоях; он смотрелся органично и по-домашнему в этих уютных интерьерах. Фредерик подумал вдруг, что было бы, если бы они двое могли жить в поместье Мэев: без придворных и необходимости устраивать охоту, выезды и пиры. Брайан мог бы возиться в саду со своими розами, а Фредерик — проводить дни за сочинением музыки, на которую едва ли хватало времени и сил после тяжелого дня здесь. Вино приятно дополнило мысленную картинку терпким привкусом, и король заглянул в потемневшие ореховые глаза.
— Я вижу это в твоих глазах, дорогой, но мне нравится слышать, как ты говоришь вслух, — шепнул Фредерик уже в губы перед поцелуем. Кубок он вслепую поставил на столик, не желая отрываться от Брайана, и прикрыл глаза, с наслаждением отвечая на его поцелуи и ими убеждая фаворита, что тот все еще очень желанен. У них за спинами была всего одна совместная ночь, но она уже убедила короля, что он не хочет терять лорда Мэя. Даже если он притащит в конюшни с десяток раненых барсуков (о чем ему было знать совсем необязательно).
Когда поцелуй прервался, Фредерик, уловив немой вопрос в глазах напротив, просто легко потянул за пояс халата, чтобы шелковые полы соскользнули в стороны, открывая полный доступ к телу, и улыбнулся, снова потянувшись к лорду и оставляя на его шее несколько влажных поцелуев. 
— Ты по сравнению со мной просто неприлично одет, — он поймал Брайана ладонью под скулой и снова заглянул в глаза. — Твой король полностью перед тобой капитулировал, а ты остаешься в сорочке, — с притворным возмущением добавил он и тут же поцеловал Мэя в подбородок, коснулся губами края челюсти, а потом мягко укусил под ухом. Неторопливо ласкать его после трудного дня было тем наслаждением, от которого Фредерик не мог бы отказаться ни при каких обстоятельствах.

Фредерик с улыбкой проследил за тем, как рубашка полетела в сторону. А потом и все остальное. Брайан снова обнажился перед ним, и он был прекрасен — король помнил ту долю неловкости и стеснения, которую лорд испытывал там, в спальне, когда впервые раздевался перед своим любовником. Сейчас это прошло. Брайан удивительно быстро приспособился к новым условиям, к тому, какие теперь отношения связывали его с правителем. Или, может быть, он просто позволил себе упасть во взаимную ласку и любовь? При дворе, где всегда было место интригам и сплетням, далеко не всегда можно было найти того, кто способен на искреннюю привязанность. Фредерик так и вовсе был под ударом: понимание, насколько фавориты лгали или не лгали ему, клянясь в вечной любви, приходило не сразу.
— Быть может, они и вовсе не нужны, — откликнулся король. Сейчас поведение Брайана говорило само за себя. Да, он вряд ли пришел бы, если бы Фредерик его не позвал специально, но не потому что боялся или не хотел его видеть, а потому что считал бы, что после сцены в лесу это король не желает видеть его. И Фредерик мог бы — иногда с предыдущими фаворитами он не разговаривал по несколько дней, резко не одобряя их действия при дворе или негодуя об участии в сплетнях.
Брайан целовал жарко, и король отвечал ему с не меньшей страстью. Он прикрывал глаза, позволял себе тихие выдохи-стоны и скользил горячими ладонями по худым плечам и груди. Трогать Мэя, так сильно непохожего на всех остальных, кто оказывался в королевской кровати, было приятно. Фредерик даже не мог назвать его тощим — тело было подтянутым и сильным, и, несмотря на то, что под кожей можно было прощупать ребра, оно было чертовски привлекательным. Можно было даже пожалеть о том, что занятия живописью ушли в прошлое: лорд Мэй божественно смотрелся бы в обнаженном виде на холсте или плотной бумаге высшего качества.
— Я не позволю барсукам вставать между нами, — Фредерик улыбнулся, но тут же тихо охнул, подставляясь под ласковые поцелуи и решительные укусы. Он взглянул на Брайана, чувствуя, как к низу живота приливает кровь, и как она же стучит в ушах — стоило только ему начать свои ласки, король тут же превратился в юнца, который испытывает желание от самых простых и почти целомудренных касаний. А ведь Фредерик никогда не считал себя слишком чувственным. Это лорд Мэй будил в нем целую бурю чувств.
— За один твой поцелуй я готов был бы простить все выходки. Не принимай это как призыв к действию, — Фредерик слегка выгнулся на мягких подушечках, глухо простонал и запустил пальцы в волосы Брайана. Тот хотел ласкать — и король всячески его поощрял, гадая, где именно лорд Мэй предпочтет остановиться. Он уже не воспринимал связь с мужчиной как нечто грязное и был готов брать своего короля, и, быть может, даже пестовал в себе надежду на то, что однажды и сам решится отдаться Фредерику, но пока его опыт измерялся ровно одной ночью.
— Как далеко ты готов зайти в этот раз, лорд Мэй? — спросил Фредерик, поймав Брайана под скулой ладонью и погладив большим пальцем щеку. Конечно же, несмотря на свой невинный вид кучерявого ангела, лорд имел отношения с девушками — он сам говорил об этом. И он знал, как сделать приятно мужчине — знал на собственном опыте.
— Я хочу тебя любым способом, — добавил король, глядя на него потемневшими глазами, в которых едва ли можно было отличить зрачок от радужки. Он был влюблен — этот взгляд, в котором кроме похоти таилось что-то более глубокое, чем желание удовлетворить инстинкты, знали немногие. Да что там — его знала, наверное, одна леди Мэри. Они были чем-то похожи с Брайаном: не желающие использовать Фредерика в качестве средства для личного обогащения, им не нужно было особое положение при дворе. Они оба были достаточно тихими, чтобы заиметь статус «странных», и едва ли собирались размениваться на сомнительные связи. Брайан не был знаком с ней близко, а леди Мэри, занятая своей семейной жизнью, не приезжала ко двору и отдавала все свое время и силы ребенку. Фредерик был счастлив — и немного расстроен до того момента, когда понял, что теперь ему есть, с кем проводить долгие вечера в покоях.

О, король понимал. Он действительно давал много своим фаворитам: положение, подарки, земли, роскошные имения, в которые они могли удалиться, если на то была причина — с разрешения короля, разумеется. Он щедро осыпал их серебром, золотом и камнями, которые потом поблескивали на одеждах или пальцах. Фредерик любил делать подарки. Взамен он не ожидал ничего, кроме безусловной преданности: делить своих фаворитов он не собирался ни с кем. Кто-то очень ценил такое отношение короля, боясь вызвать его гнев, но Брайан не пугался возможного недовольства. Сегодня он был спокоен, рассказывая, почему в лесу поступил именно так, и вряд ли отсутствие золота в карманах его пугало. Зато теперь он не желал расставаться с королем, который успел завоевать его сердце — пусть поначалу даже лорд Мэй приходил в покои Фредерика по приказу. Эту искреннюю привязанность король мог рассмотреть в потемневших глазах: Брайан смотрел на него и не прятал эмоции в глазах. Фредерик любовался им, перебирая пальцами растрепанные кудряшки, и был доволен тем, что видит. Другие фавориты никогда не были настолько глубокими в своих чувствах: на дне зрачков сидела страсть, желание, алчность, желание угодить… Иногда прямо в постели король понимал, что его выбор был неудачен, и после этого незадачливому охотнику за подарками и привелегиями вход в потаенные комнаты был закрыт. Впрочем, такие глупости он совершал только по молодости. Сейчас, повзрослев и набравшись опыта, он старался не распылять свое внимание по многим.
Фредерик однажды обязательно расскажет Брайану, какие у него были мужчины, и почему ничего не вышло, а пока он просто ласково оглаживал выступающие скулы пальцами свободной руки, пока лорд Мэй оставлял на другой горячие поцелуи. Ему не хотелось, чтобы сейчас кто-то из тех недостойных внимания людей влезал в их полный любви вечер.
Король тихо простонал, подставляя шею под поцелуи, и почувствовал горячий член, который потерся о бедро и оставил влажный след смазки. И тут же потянул Мэя к себе, чтобы оставить на его губах короткий влажный поцелуй.
— Вон там, — Фредерик махнул рукой на один из столиков с красиво изогнутыми резными ножками, стоящий возле глубокого кресла. — Всего несколько шагов, дорогой, — он огладил Брайана по спине, а потом нехотя отпустил: его хотелось ужасно сильно, но без лавандового масла на следующий день будет невозможно сидеть. Серебряный бутылек, украшенный мелкими рубинами, напоминал тем, кто разбирался в заморских диковинках, яркие, аляповатые сосуды с Востока: Фредерик любил эту чрезмерность в таких вещицах, а мысль о том, что в этих сосудах он хранит масло для совершенно определенных целей, его будоражила. Слишком вычурно для любовных утех, но разве он не может себе этого позволить? Любить нужно было красиво, и он предпочитал делать это с королевским размахом. И не стеснять себя в стонах, когда его касались так откровенно и приятно: член уже давно стоял, пульсировал и прижимался к животу, а от действий Брайана, таких чертовски недостаточных, отдавался болезненными ощущениями.
— У меня есть еще розовое масло для наших страстных ночей, — между стонами прошептал Фредерик в ухо любовника. — Какое тебе больше нравится? — он оставил несколько влажных поцелуев на длинной шее и заглянул в глаза Мэя. — Его делают из отборных розовых лепестков, — он погладил Брайана по щеке и тут же вспомнил про те розы, которые дарил ему, чтобы лорд мог разводить прекрасные кусты под стенами дворца. Ни один из его фаворитов не занимался ничем похожим. Никто не работал руками, зато все любили охоту и долгие выезды. Поразительно, как Брайан отличался от прошлых фаворитов. Как он вообще отличался от всех, кто был при дворе с их амбициями, желанием разбогатеть еще сильнее и заиметь выгодную партию. Удивительно, что он задержался при дворе на то время, пока король не заметил его. А как только заметил, перестал хотеть отпускать от себя; вот и сейчас, Фредерик не обнимал любовника сильно, но все равно скользил ладонями по плечам и рукам, лаская кожу и не желая, чтобы Мэй куда-то девался даже на несколько секунд.

Лорд Мэй учился быстро. С прошлой ночи он уже знал, как надо действовать, словно составил свою личную звездную карту, которая накладывалась на тело короля и отмечала созвездиями самые чувствительные места. Может быть, Брайан во многом действовал по наитию, считывая сигналы с движений короля. Фредерик подставлялся открыто и  доверчиво, не ставя никаких ограничений и показывая, что Мэй может делать с ним все, что угодно. Он знал, что такое доверие неизбежно заставляло чувствовать себя особенным и подкупало — будь Брайан подосланным убийцей, он мог бы покончить с королем так быстро, что тот даже ничего не понял бы. 
Фредерик мягко и легко принял в себя смазанные пальцы, обхватывая их мышцами туго и горячо. Пальцы любовника были длинными и аккуратными — Брайан был создан для того, чтобы этими пальцами перебирать струны лютни, создавать карты звездного неба и ласкать своего короля. Ни в коем случае не касаться тяжелой, грубой работы — Фредерик едва мог представить себе лорда Мэя, намывающего своего любимого коня. И уж точно он не мог представить его среди розовых кустов с большой корзиной, полной лепестков... Но отчего-то перед глазами вставала гармоничная картинка, как он заботливо срезает со своих собственных кустов наполненные влагой крупные головки роз на шипастых ножках. Этот цветок и впрямь будто был создан для осторожных рук Мэя. Фредерик знал, что теперь будет чаще спускаться к саду, чтобы взглянуть на то, как у лорда идут дела с цветами. 
— Я никогда не отправлю тебя на розовые плантации, — улыбнулся он, подаваясь навстречу, когда Брайан поднялся вверх за жаркими поцелуями. Он требовательно двинул бедрами, когда пальцы выскользнули из него — ощущение пустоты внутри было неприятным. Возбуждение нарастало с каждой минутой, и лорд Мэй выглядел настолько желанным и страстным, что Фредерик не сдержал дрожь предвкушения. Похоть накрывала его с головой, заставляла раздвигать покрытые мелкой испариной  бедра и выгибаться в пояснице.
Брайан еще даже не подозревал, какое сильное влияние он уже имеет на короля. Люди, имеющие больший опыт жизни при дворе, могли бы воспользоваться страстью Фредерика — или хотя бы попытаться. Мэй с его чистым чувством не нуждался в поблажках и лишних комнатах с россыпью золота. Он брал своего короля потому что искренне его желал, и Фредерик чувствовал это в его движениях, в бешеной пульсации горячего твердого члена и беззастенчивости шумных поцелуев. 
Король крепко обнимал своего фаворита за талию ногами, не позволяя отстраниться, но оставляя место для размашистых движений бедер. Он совершенно не чувствовал, что лежать на небольшом диванчике было неудобно, и абсолютно не думал о том, что даже небольшие следы на его коже могут быть заметны. Да, кто-то глазастый из придворных обязательно поймет, что произошло ночью, но никто из них не догадается, кто был тот счастливчик, с которым Фредерик провел все это время. Брайан вовсе не выглядел как человек, способный оставлять отметины. Он не выглядел как тот, кого интересует чревоугодие на пирах и удовлетворение низменных потребностей. Он был мудрецом, а разве мудрецов интересуют земные наслаждения?.. Двор был уверен, что нет.  
Фредерик мог сказать однозначно: да. Те старцы с густыми седыми усами, которые просиживали за фолиантами, не имели никакого отношения к чувственному удовольствию. Что не мешало Брайану быть страстным настолько, что король терял голову. 
Он поймал лицо лорда ладонями, чтобы покрыть его короткими, чувственными поцелуями от носа до губ. Спустился ими к шее и с глухим стоном впился под подбородком, не оставляя, впрочем, следов на таком видном месте. Сплетни должны начаться как можно позже. Король стонал и вздрагивал от наслаждения, и насаживался на член, своими движениями подталкивая Брайана не сдерживать себя. Он запускал в растрепанные кудряшки пальцы и разлохмачивал их еще больше, спускался ладонями на спину и царапал лопатки, а потом, опомнившись, ласковыми движениями заглаживал розоватые полоски на коже. Остановиться сейчас было невозможно. Ничто не могло оторвать их друг от друга, и король, пожалуй, собственноручно метнул бы первый попавшийся под руку предмет, если бы кто-то дерзнул сунуть нос в его покои. 

Король был готов целовать каждую отметину, которую его пальцы и губы оставляли на Брайане. У него светлая кожа; он очень бледный, он словно светится изнутри фарфоровым светом. Невероятно красивый. Кажется, такой бледной кожи не было ни у одного из его фаворитов. Наверное, кто-нибудь из лекарей посоветовал Мэю пить специальные отвары и побольше молока с примесью коровьей крови, чтобы не выглядеть болезненно, но Фредерику необъяснимо нравилось, что его звездочет похож на неземное создание, словно спустившееся откуда-то сверху. Он был прямо как те боги из древней беседки в лесу. И он был рядом, его можно было трогать и любить. Была бы воля короля — он бы не отрывался от него.
Сейчас они оба принадлежали друг другу — пусть утром придется уйти, зато в эти минуты Фредерик отдавался любовнику полностью. Он стонал приглушенно и чувственно, протяжно и бесстыдно, подставлялся и раздвигал ноги совершенно немужественно, как в сознании некоторых не мог делать король. Привыкнув к определенному образу на людях, только с некоторыми, особенными людьми, Фредерик мог позволить себе быть в позиции слабого. Брайан, тихий при дворе и вроде как незаметный (на самом деле на него заглядывались очень многие, уж Фредерик-то знал), мог не сдерживать себя в королевских покоях. От такого контраста вело голову, и король сжимался на члене крепко и жадно, и целовал страстно и глубоко, прижимая Брайана к себе. Его длинная шея, соблазнительно чистая от отметин, так и просилась украсить себя парочкой синяков, но король сдержался. Он по-животному вылизывал ее, оставлял крепкие поцелуи и шумно дышал, жмурясь и весь подрагивая от удовольствия.
— Да, — выдохнул Фредерик. Желание фаворита для него сейчас было важнее своих собственных — или их желания просто слились воедино? И он готов был кончать, выгибаясь, на диванчике, показывая себя любовнику во всей красе. Пожалуй, он бы не смог сдерживать себя, даже если бы захотел оттянуть момент. Удовольствие накрыло его сильно и внезапно, утопило в ярких ощущениях, заставило задохнуться собственным стоном. Ноги напряглись сильнее, прижимая Мэя еще плотнее к себе, и Фредерик вцепился пальцами в кудряшки, надеясь, что не сделает лорду больно. Ему слишком хорошо, чтобы контролировать собственное тело. Единственное, что он может сейчас — это впиться губами в плечо Брайана, чтобы не стонать слишком громко, и оставить на нем расплывающееся красное пятно. Под одеждой его никто не увидит, и Фредерику будет приятно знать, глядя на Мэя в окружении придворных, что там, под этим бархатом, парчой и изысканной тонкой шерстью алеет его по-варварски сильная метка. Эгоистично король надеялся, что фаворит будет чувствовать ее даже под одеждой, когда ткань будет касаться кожи в этом месте особенно плотно.
Фредерик пачкает собственный живот и живот Брайана. Он дрожит, чувствует, как тело медленно расслабляется, а нутро все еще конвульсивно сжимает в себе член.
— Теперь ты сделай это для меня, — хрипло прошептал Фредерик в ухо, сжался особенно сильно и оставил несколько медленных, чувственных поцелуев на губах лорда, кусая за нижнюю. Он требовательно двинул бедрами, глухо простонал и тихо зашипел — отголоски наслаждения все еще разливались по телу, ползли по рукам и ногам и заставляли извечно прохладные кончики пальцев теплеть. Брайан казался неопытным в близости с мужчинами, но сейчас именно он учил своего короля, напоминал ему, как это — заниматься любовью, а не удовлетворять собственную похоть. Фредерик не хотел бы, чтобы придворные рассказывали ему услышанное от лорда Прентера — вся та грязь, приукрашенная и в большей мере перевранная, давно превратилась в байки, которыми делились друг другу в ухо и шептались во время уединенных прогулок по саду. Король не хотел, чтобы его фаворит представлял его таким… недостойным.

Лорд Мэй был невероятно красивым — а страсть делала его еще краше. Фредерик любовался и не мог отвести взгляд от блестящих глаз, приоткрытых губ и шеи, на которой вздувалась синяя венка в моменты напряжения. Король отреагировал тихим стоном, когда Брайан дернулся на нем и замер, упав сверху. Руки обняли его покрепче, прижимая к себе и не давая подняться слишком быстро. Любовь изматывала, но это была приятная усталость, не та, которая наваливалась тяжелым камнем на плечи, когда Фредерик заканчивал очередной разговор с советниками. Он чувствовал себя сытым и удовлетворенным, довольным и спокойным. И еще более влюбленным, потому что искренне считал, что наконец нашел то, о чем говорят «спокойная гавань». Брайан, несмотря на свою вспышку в лесу, был спокойнее многих, кто побывал в этих покоях.
— Хочу, чтобы с каждым разом было все сильнее и сильнее, — король улыбнулся и запустил пальцы в кудряшки, чтобы перебрать их и легко помассировать голову. Брайан был ласковым и податливым, деликатным и чувственным в своих ласках. Он только познавал новые горизонты для себя (вернется ли однажды лорд Мэй к женщинам?), но уже был очарован возможностью любить одного конкретного мужчину. И Фредерик собирался показать ему еще много всего и осыпать прекрасными подарками во время свиданий в самых потаенных уголках дворца и сада. Да, он знал, что Мэю все это не нужно, но знал также и то, что не сможет себя остановить. Брайан был таким неискушенным, что удивлять его можно было самыми простыми вещами, и в этом тоже была своя привлекательность. Предпочитая до него опытных мужчин, король даже не задумывался над тем, что однажды может стать для кого-то первым.
Только после слов любовника Фредерик понял, что они и правда лежат ужасно неудобно: пространство было хоть и мягкое, но слишком узкое, а спинка казалась слишком жесткой, и шею он, похоже, уже успел отлежать. Если сейчас они не примут более удобное положение, то завтра держать спину ровно и царственно кивать будет больно.
— Тогда идем, — король украл с зацелованных губ короткий поцелуй и аккуратно поднялся, перехватывая ладонь Брайана, чтобы неторопливо увести его за собой в сторону спальни. — Ты можешь оставаться здесь в любые дни, — улыбнулся он, когда они оба оказались уже возле кровати. — Иногда я заканчиваю слишком поздно, но мне будет приятно, если ты нагреешь для меня место в этой постели, — проурчал он, подтянул к себе Мэя, ткнулся носом в кудряшки и скользнул ладонями по худым бокам. Он, измотанный иногда государственными делами, возвращался в свои личные покои выжатый до предела и не хотел в такие минуты ничего, но вот устроиться под горячим боком фаворита и спокойно уснуть до утра — это казалось панацеей. Может быть, Мэю придется даже выслушать недовольное ворчание по поводу расхождений по некоторым вопросам, но король не хотел утомлять его государственными делами.
Фредерик первым забрался под одеяло, с наслаждением ощущая прохладу простыней. Он поманил Брайана к себе, разглядывая его и не скрывая этого. Каким-то образом Мэй умудрялся сочетать в себе почти болезненную худобу и мужественность, и от этого сочетания короля вело. Он заметил это еще с первых дней пребывания молодого лорда при дворе — как он общался с мужчинами и женщинами, как был вежлив и обходителен, но при этом не позволял себя задирать.
— Ты хорошо фехтуешь, лорд Мэй? — вдруг поинтересовался Фредерик. У него не было вариантов пропустить эти занятия при домашней учебе — если с охоты можно было сбежать, то умение защищать себя Гарольд Мэй навязал бы своему миролюбивому отпрыску через «не хочу». При дворе это порой могло пригодиться — Фредерик не одобрял дуэли, но дружеские поединки, вроде тех, на которые время от времени приглашал его Роджер, он любил — можно было выплеснуть дух соперничества и надрать зад кому-то, кто этого заслуживал, но при этом не навредить. Он не мог представить, чтобы Брайан выходил из себя до такой степени, чтобы бросать кому-то перчатку. Впрочем, лорд таил в себе еще множество секретов и нераскрытых талантов, так что все покажет время.

— Я бы не отказался пофехтовать с тобой, — мягко ответил король. Он помолчал немного, размышляя, стоит ли говорить об этом сейчас, но решил добавить:
— Двор место непростое. Мне будет спокойнее, зная, что ты в случае нападения сможешь себя защитить.
Не то чтобы тут резали всех подряд — конечно, нет. Никому не хотелось потом нести за это наказание, под топором палача. Даже от дуэли можно было отказаться (с риском прослыть трусом). Просто Фредерик верил, что нужно на всякий случай уметь владеть оружием. При непредвиденных обстоятельствах, например, покушении во время прогулки по лесу, он доложен быть уверен, что лорд Мэй умеет владеть шпагой на том уровне, чтобы защитить себя.   
— После того, как все поймут, кто ты для меня, ты должен быть под защитой. Стража будет приглядывать за тобой, но я хочу быть уверен, что никто даже не подумает причинить тебе вред. На моих фаворитов никогда не нападали, — Фредерик вздохнул и протянул руку, касаясь растрепанных кудряшек. — И беспокоиться не о чем, просто прими мою тревогу за тебя как должное, — он улыбнулся почти виновато. Самая большая слабость короля — это те люди, которыми он дорожит. Отчасти поэтому леди Мэри сейчас была далеко от двора, воспитывала сына и жила счастливой семейной жизнью — там было спокойнее. Фредерик мог бы выделить ей самые большие покои, и поставить лучшую детскую колыбельку работы самых искусных мастеров, а потом завалить ее безупречно вырезанными из дерева лошадками, рыцарями, животными… Но двор был не тем местом, где можно было воспитывать дите. Слишком много сплетен и интриг, ребенку тут было небезопасно. Король сам рос при дворе. Он помнил, как неотступно за ним следовали по пятам в коридорах стражники, стараясь не дать принцу вляпаться в неприятную историю.
Когда Брайан навис над ним, а потом коснулся губ, Фредерик тут же обнял его, притягивая к себе и позволяя забыться. Каждый раз, когда Мэй целовал его, король забывал о государственных делах и проблемах, полностью переключаясь на мягкие губы и кудряшки, в которые так приятно было запустить пальцы. Фредерик оставил еще несколько поцелуев под ухом и в уголке губ и опрокинул Брайана на кровать, нависая сверху и покрывая поцелуями обнаженную грудь.
— Ты безупречен, — пробормотал король, в очередной раз восхищаясь безволосостью Мэя. Глядя в зеркало, он видел совершенно иное, и искренне восхищался этой светлой кожей и красивыми изгибами тела. Брайан мог показаться слишком угловатым и тощим, но Фредерик находил в этом особенную красоту. Ему шел этот образ — образ не воина, а ученого, который отбивает атаки словом.
— У меня есть кое-что для тебя, — король мягко поцеловал любовника в подбородок, поднялся с кровати и взял с небольшого столика кинжал в усыпанных камнями серебряных ножнах. Изящный клинок-фламберг из крепкой слоеной стали, изгибающийся, словно змея, совершенно безжалостный к тому, кто дерзнул бы напасть на его хозяина.
— Носи его с собой. На всякий случай, — Фредерик положил кинжал рядом с Брайаном и протянул руку, погладив его по щеке. — Хочу, чтобы он всегда был где-то поблизости.
Пусть сейчас ему не от кого было защищать фаворита, но ему не давала покоя мысль, что лорд ходит по коридорам дворца безоружным. Сам король с малого возраста носил с собой небольшой кинжал на случай страшных обстоятельств, и ни разу не пользовался им для самозащиты — случайных людей среди придворных не было. Не было их и сейчас, но король не собирался полагаться только на их лояльность. Если бы лорд Мэй хотел, он мог бы прямо сейчас избавиться от своего короля, и то, что Фредерик практически вложил в его руки холодное оружие, было знаком абсолютного доверия.

Лорд Мэй даже оружие собирался использовать исключительно как садовые ножницы — король улыбнулся этой фразе, оставаясь довольным хотя бы тем, что подарок Брайан будет носить с собой на всякий случай. В его покоях от него не будет никакого толку, если что-то случится, а вот в случае опасности лорд сможет им воспользоваться. Разумеется, никто не подошлет к нему убийц, потому что Брайан был самым мирным человеком из тех, кто был при дворе. Но людей злобных повсюду было полно, и беспокойство короля вовсе не было надуманным.
— Я надеюсь, что он не понадобится для прямого своего назначения, но носи его с собой, — мягко попросил Фредерик, укладываясь рядом с любовником на подушки. — И мы можем фехтовать не у всех на глазах. Просто хочу, чтобы ты вспомнил, как это — держать в руке шпагу. Зрителей любит только лорд Тейлор, — он усмехнулся. — Своим умением фехтовать он очаровывает придворных дам. А после тренировок со мной мужчины опасаются бросать ему вызовы, — он мягко погладил Мэя кончиком пальца по губам. Роджер, дамский угодник, обожал, когда его, откровенно хорошенького и вроде как безобидного, принимали за того, кто не способен за себя постоять. Фредерик нередко видел, как он в пух и прах разбивает своих соперников и потом принимает от дам белоснежные кружевные платки в знак благосклонности. А еще все знали, как он дружен с королем, и старались не ссориться, хотя Роджер никогда не просил у Фредерика защиты или особого покровительства. 
— О, дорогой, только не реагируй на сплетни, которые они распускают, — улыбнулся король. — Как только дашь им понять, что тебя это задевает, они начнут что-то подозревать. Внимания к тебе станет больше, фальшивые друзья начнут выпытывать, в каких ты отношениях со мной, — он погладил пышные кудряшки. Брайан мог быть бесстрастным — Фредерик сам это видел. Он не пытался быть в курсе всех новостей (но все равно слышал их за столом), он уходил в библиотеку вместо того, чтобы отдаваться сплетням, и, если он не разделял искренне интересов остальных, то даже не думал притворяться. Никто не подумает, что что-то не так, если Брайан не будет участвовать в очередных попытках выяснить, кто сейчас делит с королем спальню — после лорда Прентера прошло уже много времени, и вряд ли кто-то из придворных мог поверить, что Фредерик так долго коротает вечера в одиночестве.
Когда Мэй упомянул барсука, король неожиданно расхохотался:
— Я думал, «важное дело» — это быть со мной по вечерам! — он покачал головой, все еще посмеиваясь. — Мне стоит познакомиться с сознанием, которое умудрилось так быстро украсть твое сердце, — беззлобно поддразнил Фредерик. Ему было интересно, как лесного зверя устроили в конюшнях. Насколько сильно его подрали собаки? Долго ли придется выхаживать его? Не бросается ли он на своего спасителя в попытках защититься? К тому же, король никогда прежде не видел живых барсуков близко — обычно их приносили и показывали уже в виде готовой шкурки, которую были готовы нашивать в качестве воротника. Брайан пришел бы в ужас от такого зрелища, и Фредерик не представлял, сколько усилий ему понадобилось, чтобы Гарольд Мэй больше не требовал от сына обязательного сопровождения во время охоты.
Король обнял любовника покрепче, прижимая к себе, и зарылся носом в кудряшки.
— У меня есть лютня. Я отдам ее тебе. Твои пальцы созданы для музыки, — тихо прошептал он, скользя в ласковом жесте ладонью по худому плечу вверх и вниз. Он не мог сказать того же про свои пальцы, которые никак не желали дружить со струнами. Отчего-то клавиши давались им легче, и теперь Фредерик едва находил время, чтобы сыграть пару мелодий, что уж говорить о полноценном освоении другого инструмента.
Брайан уснул первым. Фредерик медленно гладил его по плечу, прижимал к себе, слушал его спокойное дыхание и наблюдал за тем, как Далила, одна из любимых кошек, уютно свернулась на подстилке возле камина и сладко спала, чутко подергивая во сне ушами и кончиком хвоста. Спустя некоторое время уснул и король, чувствуя рядом расслабляющее тепло чужого тела. Вновь засыпать с кем-то в своей постели было необычайно хорошо — Фредерик чувствовал себя нужным и желанным.

Фредерик спал спокойно. У него бывали ночи, когда он просыпался в холодном поту и в одиночестве — так было достаточно долго до появления в его жизни Брайана. Сегодня он чувствовал лорда Мэя рядом с собой, его теплый бок и спокойное дыхание и сам спал хорошо и крепко до самого утра. Он не проснулся даже когда Брайан зашевелился рядом, только машинально натянул на себя повыше одеяло. Фредерик никогда не жаловался на ранние подъемы — он исправно вставал, выгоняя себя из постели, но глубоко в душе ненавидел те дни, когда приходилось прилагать особенно много усилий, чтобы заставить себя вылезти из-под одеяла.
Сегодня утро было очень добрым.
— Доброе утро, дорогуша, — тихо проурчал Фредерик, открывая глаза. Он запустил пальцы в растрепанные кудряшки и приподнял голову, подставляясь под прикосновения. Брайан был чертовски ласковым, он оставлял нежные поцелуи и прижимался так, что хотелось просто послать все дела к дьяволу и остаться с ним на целый день в кровати для взаимных ласк и бесконечной любви. Если бы Фредерик был всего лишь графом, он так и сделал бы, даже не явившись ко двору.
Но он не мог.
— Останься со мной ненадолго. Выпей чая. Нам принесут прекрасный завтрак, я хочу, чтобы ты разделил его со мной. А потом мне придется отпустить тебя, чтобы ты привел себя в порядок, — король поймал длинную ладонь и поднес ее к губам, чтобы оставить на косточках пальцев мягкий поцелуй. — Я помню, что он в конюшне, — добавил он. — Мне придется нанести ему официальный визит, чтобы познакомиться. Соперника за твое сердце стоит знать в… морду, да, дорогой? — поддел фаворита Фредерик, тихо посмеиваясь. Он не имел ничего против этого барсука. Он допускал, что лорд Мэй имел свои представления об охоте и об обращении с лесными зверями. Его тонкая душевная организация не принимала жестокости, и Фредерику не оставалось ничего другого, кроме как подстроиться. Его фавориты всегда были людьми… особенных взглядов. Кто-то до умопомрачения охотился, кто-то проводил все свои дни в бесконечном веселье, кто-то увлекался открытием таверн по всему городу, а лорд Мэй бесконечно любил звезды и этого несчастного барсука, которому теперь посчастливилось поселиться в королевском дворце. Придворные такого еще не видели.
Фредерик потянулся и сел, притянул к себе Брайана и оставил несколько поцелуев на длинной шее, от удовольствия жмуря глаза. Касаться его, теплого и еще сонного, податливого, особенно нежного, было особенным удовольствием.
За дверью тихо зазвенела посуда — это накрывали небольшой стол в маленькой гостиной. Король предпочитал завтракать без десятков посторонних глаз, и это в свое время стало настоящей сенсацией для придворных. Фредерик не желал, чтобы его одевали в присутствии других людей, и не собирался отдавать то немногое время, которое он мог провести в одиночестве или с фаворитом, на растерзание показных ритуалов. Фредерик был скандальным королем — нарушение обычаев и порядков ознаменовало начало его правления, зато следующие поколения смогут научиться уважать те минуты, которые каждый человек волен потратить как пожелает. Даже если он король.
Хлопнула дверь — та приближенная к королю прислуга, которая давно и преданно работала во дворце, привыкла обозначать свой уход громким хлопком. Король оставил еще один поцелуй на губах Брайана и неторопливо поднялся с кровати.
— Они ушли. Я не хотел, чтобы прислуга видела, кто именно в моей постели, поэтому несколько лет назад немного изменил правила, — пояснил Фредерик, накидывая на себя халат. — Чтобы было меньше сплетен. Рано или поздно они поймут, разумеется, как и остальные при дворе, но пока есть возможность уберечь тебя от этого, я уберегу, — он подошел к лорду, чтобы еще раз запустить пальцы в его кудряшки и взъерошить еще больше. — Ты похож на растрепанного воробья, — король заулыбался и оставил на щеке Брайана аккуратный поцелуй. — Мне нравится. Пойдем? — он кивнул в сторону двери.
Там, на столе, уже была пара чашек, которые приносили вне зависимости от того, один ли король был этой ночью или нет, свежий хлеб и кекс, яйца, вяленое мясо, масло и овощи — стол был обильным и сытным, чтобы набраться сил перед очередным непростым днем.

Наблюдать за любовниками утром было занятно: кто-то пытался привести себя в порядок как можно скорее, чтобы выглядеть в глазах короля более презентабельно, кто-то просто желал получить приглашение на следующую ночь прямо после того, как Фредерик откроет глаза. Кому-то было все равно на то, как он выглядит, потому что он резонно считал умение применять некоторые части тела гораздо более важным качеством, чем красота по утрам. Брайан… был более простым в этом плане, хотя, наверное, немного нервничал из-за торчащих в разные стороны кудряшек, в то время как король находил их совершенно очаровательными. И большинство придворных дам отдали бы многое, чтобы иметь возможность запускать в них пальцы по утрам. Теперь никому из них такая честь не светила, как и возможность попасть в королевскую постель. Фредерик не позволял себе спать с кем попало — его личные покои никогда не были проходным двором — и предпочитал выбирать для себя только одного кандидата для страстных ночей. Для придворных это была своеобразная игра: угадать, с кем король проводит время. Вот уже несколько месяцев никто не был в силах определить, кто же этот счастливчик, и есть ли он вообще.
Король первым вышел в свою небольшую гостиную, по которой уже плыли аппетитные ароматы свежеиспеченного хлеба, и опустился на небольшой диван, на котором они с лордом Мэем провели прекрасный вечер вчера.
— Ты собираешься ругать себя за то, что спишь с королем? — Фредерик чуть приподнял брови, несколько удивленно глядя на Брайана. — Неужели ты собираешься жалеть о нашей связи, лорд Мэй? — спросил он и улыбнулся, когда его ладонь легла на слегка колючую после сна щеку Брайана. Поцелуй вряд ли успокоил бы, если бы лорд Мэй действительно был намерен ругать себя за собственные поступки прямо во время завтрака с королем, и Фредерик не спешил его успокаивать прямо сейчас — вероятно, вкусная еда и прекрасный чай отвлекут лорда от мрачных мыслей.
На деле король не знал ни одного человека, который мог бы пожалеть о времени, проведенном в его личных покоях. Люди могли робеть и даже пугаться поначалу, не знать, что говорить, и смотреть во все глаза на подарки, привезенные из дальних краев, но король умел быстро заставить их забыть, что они находятся в святая святых дворца. Кто-то вспоминал это как приключение, кто-то всеми силами стремился попасть обратно, но никто не думал, что происходит что-то неправильное. Возможно, лорд Мэй просто думал об этом слишком много и пытался раз за разом прокрутить произошедшее как бы со стороны — и не было никаких сомнений, что подобную связь осудила бы и Церковь, и родители лорда, и советники. Фредерику было плевать — он считал, что имеет право на личную жизнь, и спешил им пользоваться.
— Дорогой, здесь нет ничего, что не подавали бы и моим придворным. Даже всю еду пробуют одинаково на наличие ядов, — король принялся самолично разливать чай по прекрасным тонким фарфоровым чашкам, привезенным, как и те вазы, из дальних восточных краев, где по сей день ревностно хранили секрет этого хрупкого и тонкого материала. — Мне приносят все это раньше всех, потому что мой день начинается в несусветную рань, и хлеб в это время еще теплый, а потому кажется вкуснее, — он приоткрыл серебряную масленку, чтобы закругленным ножом зачерпнуть немного золотистого мягкого масла. — Тебе тоже следует позавтракать как следует, — наставительно заметил Фредерик. — Чем ты собираешься заняться сегодня кроме забот о барсуке? — поинтересовался он. Должно быть, этот зверь займет Брайана на продолжительное время. Содержать дикое животное в неволе — рисковать собственными пальцами, но отчего-то король был уверен, что Мэй умеет с ними обращаться. Не так, как принято, дробью в лоб, а мягко, нежно и заботливо. Остальные разрушали на охоте, а Брайан предпочитал созидать. Он был настолько мирным и мягким, что Фредерик никогда не отважился бы взять его с собой на войну, хотя тот же лорд Прентер непременно увязался бы следом.
— Возьми, — король передал в руки Мэя чашку с теплым чаем. — Он хорошо бодрит по утрам. Если хочешь, я распоряжусь приготовить для тебя горячую ванну, — добавил он, не возражая против того, чтобы лорд подольше задержался в этих комнатах, даже если самого Фредерика в них уже не будет.

— В твоем распоряжении королевская библиотека, в которой ты найдешь все, что нужно для расчетов, — заметил Фредерик. Отец любил книги. Ему привозили их в качестве даров из далеких стран, и сам он очень поощрял печатников, а еще каким-то непостижимым образом умудрялся на старости лет разбирать мелкие рукописные тексты. Фредерик никогда не пылал к чтению любовью. Музыка и искусство занимали его больше, но иногда ему приходилось просить принести из библиотеки ту или иную книгу — в основном старые трактаты и книги по истории, которые помогали через изучение прошлого лучше понять настоящее и предсказать будущее. В остальном король больше изучал документы и военную тактику — и вовсе не получал от этого удовольствия. Брайану нравилось копаться в старых фолиантах, и этим он явно повергал в искреннее изумление большую часть двора, занятого сплетнями и интригами.
— Ты покажешь мне созвездия? — король улыбнулся. — Я мало понимаю в звездах, так что тебе придется рассказать все очень подробно, — добавил он, полагая про себя, что лорд Мэй будет только рад порассуждать о том, что изучал с таким неподдельным удовольствием.
Завтраки больше не были одинокими — король не любил есть в одиночку, но при этом он не хотел видеть много людей. Один человек, с которым ему комфортно, и который может поддержать беседу после полной страсти ночи — этого было более чем достаточно. Фредерик усмехнулся, слыша о барсуке, и сделал глоток чая.
— На него, наверное, уже зашел посмотреть весь двор.
Животина, которую, по-хорошему, надо было бы пустить на теплые воротники, внезапно оказалась в люби и заботе благодаря лорду Мэю. И это был достаточно необычный поступок, чтобы всколыхнуть к Брайану очередную волну интереса. Когда он только появился при дворе и почти сразу же заперся в библиотеке, туда тоже нередко наведывались дамы, чтобы познакомиться с ним поближе. Каково, должно быть, было их разочарование, когда они понимали, что лорд действительно интересуется звездами куда в большей степени, чем людьми.
Фредерик улыбнулся в поцелуй, скользнул ладонью по плечу Брайана и оставил еще одно короткое касание губ на выразительной скуле.
— Я сейчас приду, — тихо шепнул он и нехотя выпустил лорда из объятий. Тот выскользнул из покоев неслышно, и Фредерик задумался. У него был вариант отдать лорду Мэю другие покои, особенные, но он опасался, что это вызовет пересуды раньше времени. Провоцировать их он не желал, и, уже принимая водные процедуры, решил повременить.
Тем временем, на барсука до прихода лорда Мэя действительно успели посмотреть придворные. Некоторые с любопытством заглядывали в стойло, где тихо спал спасенный лесной зверь. Кто-то активно приставал к конюху с расспросами. Тот отнекивался и отбивался: барсуку ничего не перевязывали и никак не лечили, поскольку этим занимается лорд, а он просто принес ему блюдечко молока, немного сырой курицы и воды. К курице барсук не притронулся, зато с удовольствием погрыз сухую корочку хлеба — для побега он был еще очень слаб, к людям относился с резонным недоверием и норовил укусить каждого, кто протянет к нему руки. В остальном ненамного отличается от собаки или любимых котов короля, которые пока не обнаружили странного гостя, но в ближайшее время придут знакомиться.
— Милорд! Барсук накормлен, — только завидев лорда Мэя, сообщил ему конюх. — Он отказывается от курицы и может укусить. Позвольте предложить вам перчатки, — он протянул Брайану толстые кожаные перчатки, которые использовал недавно сам при попытке принести барсуку завтрак. — Он отдохнул и стал более… агрессивным. Будьте осторожны.
Лорд с его простотой ему нравился. Сегодня он насмотрелся на достаточное количество высокомерных лиц, и был рад видеть того, кто ему присутствие этих лиц в конюшне с самого утра обеспечил — знать нечасто спускалась в конюшни, посылая вместо себя личную прислугу. Здесь было грязно, довольно сыро, когда шли дожди, а в воздухе витала непередаваемая смесь запахов из конского пота, дерьма и сена — и это несмотря на то, что на конюшне работали мальчишки-помощники, которые следили за чистотой.
Король спустился в конюшню через некоторое время. Он неторопливо прошел вниз по лестнице, мягко кивая особенно лояльным придворным, а потом вышел во внутренний двор и прошел в распахнутые двери, за которыми где-то там должен был быть Брайан с барсуком.